Понятно, что и царь всех православных христиан мог быть коронуем только высшим предстоятелем Церкви. Император ведь принимал живейшее участие во всех важнейших церковных делах, в период вселенских соборов его комиссары иногда председательствовали на этих соборах (IV Вселенский Собор); он подписывал соборные грамоты; при возникновении разногласий в Церковном учении он созывал Соборы в качестве внешнего епископа, по выражению Константина Великого, или общего епископа, по выражению историка Евсевия. Он имел преимущественное попечение о Церкви и был поставлен, по выражению 2-го Вселенского Собора в послании к Императору Феодосию, для установления общего Церковного мира.
Не входит в нашу задачу рассматривать ту борьбу, которая нередко возникала между патриархами и царями в силу уже того, что во многих областях и случаях требовалось часто их согласованная деятельность, а мнения их могли быть различны. Борьба эта нередко кончалась то насильственным низложением патриарха, то публичным торжественным в св. Софии покаянием Императора перед патриархом.
Вопрос об юридической природе участия Императора в правительственной власти Церкви составляет предмет учёного спора. Одни усматривают (проф. Суворов) в этом проявление его Церковной власти в Церкви, как продолжение унаследованного со времен языческих положения pontifex maximus, когда сакральное право составляло часть публичного государственного права; большинство же учёных полагает справедливо, что Императорская подпись над церковными постановлениями лишь сообщала им защиту государственной власти.
Церковь представляла и представляет из себя организм с самостоятельным законодательным органом из высшей духовной иерархии, существовавшим до появления христианской Императорской власти и могущим существовать без неё. Законы Императора в Церкви имели и в Церкви силу, поскольку они находились в соответствии с церковными правилами (intra canonicam legem), или же в вопросах не регулированных ещё Церковью молчаливо ею допускались (praeter legem canonicam) и таким образом становились leges canonisatae.
Об этом говорит нам и та присяга, которую приносил каждый Император перед коронованием патриарху. Вот она: «Я имярек во Христе Господе Нашем верный Император и Самодержец Римский собственною сие предписах рукою: Верую во Единого Бога (весь символ до конца); прочее приемлю и исповедую и утверждаю Божественные апостольские предания. Такожде уставы и утверждения семи вселенских и поместных Соборов во все время бывших, паки привилегии и обычаи святые великой Церкви и все, яже святые отцы истинно канонически установили и покончили, приемлю и подтверждаю.
Эта присяга ставила границы Императорскому законодательству указанием на высший, чем Императорская власть правоисточник – право Церкви. В государственной жизни Император обязан был направлять дела всеми средствами государственной власти сообразно с воззрениями Церкви, и по идее Император преследовал те же цели, которые имела и Церковь.
Норму должных отношений между Императором и патриархом описывает Эпанагога – законодательный памятник IX века, приписываемый патриарху Фотию. Так как общежитие, подобно человеческому организму, состоит из частей и органов, то царь и патриарх суть самые важные и необходимые части. Посему полное единомыслие между царской властью и властью иерархии есть условие мира и благоденствия подданных по душе и телу. Царь и патриарх изображаются так, как высшие представители двух сфер общежития.
Государство и Церковь мыслятся здесь как две самостоятельные организации, призванные к сотрудничеству. По Эпанагоге Царь должен толковать государственные законы, а Патриарх – церковные. В действительной жизни постановления Константинопольского Патриаршего Синода издавались без утверждения государственной власти и публиковались от лица Патриарха и Синода. Когда же они относились к гражданской сфере, и им надо было обеспечить исполнение в области государственных отношений, то прибегали к санкции государственной власти. Епископы избирались собором епископов и поставлялись по решению епископов без участия светской власти;[10] только в позднейшее время при поставлении патриархов выбор из трёх кандидатов, намеченных Собором епископов, принадлежал Царю.
Церковь была от государства самостоятельной правовой организацией, но с своей стороны из факта освящения ею Императорской власти не делала тех практических юридических выводов, которые были сделаны на западе, после восстановления Империи Карлом Великим, со стороны римских пап, возлагавших корону на голову Императора.[11] В Византии эта зависимость ограничивалась сферой церковной, в которой, по признанию самого государственного закона в Юстиниановом кодексе, светские законы, противные правилам церковным, не имеют силы (Cod. Just lib. I t II, 12). То же соотношение воспринято и Фотиевым Номоканоном. Принцип этот воспроизведен и в новелле Императора Никифора в 1080 г., повторен Императором Львом Мудрым и признавался основным до конца Империи.
Но Церковь допускала Императора до законодательства и в церковной среде, то есть представляла ему, хотя и субсидиарное право юрисдикции. Ему в Церкви усваивалось особое положение.[12] Положение Императора на практике ввиду неразличения церковно-юридических понятий нередко приводило к превышению полномочий Императорской власти в Церкви. Церковное право различает власть священнодействия (potestas ordinis), власть учительную (potestas magisterii) и власть правительственную (potestas jurisdictionis).
Акт коронования, бывший сначала государственным чином избрания на царство, с введением христианства превратился в чин церковный, при котором царский венец стал получаться в Церкви и от Церкви. Первые христианские государи вступали в свой сан по особому чину, ещё напоминавшему прежнюю языческую инаугурацию. На открытом поле перед римскими легионами Император надевал на себя порфиру и возлагал венец, после чего облечённого в Императорское достоинство ставили на щите и поднимали на копьях при восторженных приветствиях, затем уж Император в храме приносил благодарственную молитву.
Но уже в V веке коронование производили в Церкви, возложение венца на голову совершается Патриархом и сопровождается литургией, а перед священнодействием венчания на царство Император произносит вышеприведенную клятву верности православию и принимает обязанность хранить его в государстве.
При возложении порфиры патриарх читает над порфирой молитву: «Господи Боже наш, Царь царствующих и Господь господствующих». При возложении короны он читал молитву «Тебе единому Царю человеков» и сам возлагал её на голову Императора. После коронации и литургии Царю подносился сосуд с человеческими костями и предлагался мрамор для выбора материала для своего гроба. В момент величайшего возношения ему напоминалось тем о бренности всего земного и необходимости смирения.
Таинство миропомазания сообщало Императору благодатные дары для несения царского служения, и благодать сия почитается столь сильной, что, подобно пострижению в монашеский чин, с ним Церковью связывается полное прощение всех до того совершённых грехов. 12-ое правило Анкирского поместного собора, постановления коего наравне с постановлениями других 10 поместных соборов были по силе приравнены 2-м правилом Вселенского Трулльскгго собора к постановлениям Вселенских Соборов, – говорит: «прежде крещения идоложертвовавших и потом крестившихся рассуждено производити в чин священный, яко омывших грех».
К этому правилу приложено в официальном сборнике правил православной Церкви руководственное толкование канониста XII века Вальсамона, из которого явствует, какую силу усвояет Церковь таинству миропомазания. Вот что он говорит: «Пользуясь настоящим правилом, св. патриарх Полиевкт раньше исключил из священной ограды святейшей Божьей Церкви Императора Иоанна Цимисхия, как убийцу Императора Никифора Фоки, а потом принял его. Ибо вместе с св. Синодом в состоявшемся в то время соборном постановлении, которое хранится в архивах хартофилакса, признал, что как помазание при святом крещении прощает совершённые до того времени грехи, какие бы то ни было, так, само собой разумеется, и помазание на царство прощает совершённое ранее Цимисхием убийство.
Перед коронационная присяга, являющаяся по церковным правилам условием принятия в священный чин, руковозложение и миропомазание, сообщающие особую благодать св. Духа, произнесение слов «свят, свят, свят», –показывает, что с возведением в царский сан Церковь связывала принятие в особый чин, отличный от мирян. Он сообщал особые права, как например причащение отдельно Тела и Крови Христовых, вхождение в алтарь через царские врата, права субсидиарного законодательства и участие в делах Церкви, но и возлагал особые обязанности,– быть в мире представителем Церкви и защитником вселенской древнехристианской истины.
Вознесенный на недосягаемую высоту чрез Священное коронование и миропомазание Византийский Император был в глазах восточного христианства верховным покровителем Церкви, государственным представителем православия, защитником древнехристианской истины, эпистимонархом. Следствием рецепции нами Византийского права является то, что русские Императоры, как мы увидим в соответствующей главе, венчаются, согласно ст. 57 и 58 Основных Законов по тому же церковному чину и следовательно занимают то же положение по отношению к Церкви, о котором точнее говорит ст. 64. Основных Законов «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в святой Церкви благочиния.
Михаил Зызыкин ЦАРСКАЯ ВЛАСТЬ И ЗАКОН О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ В РОССИИ София. 1924
Journal information